80 лет назад, в 1930 году, партии и правительству после долгих усилий удалось взять власть в Госбанке СССР. Обозреватель "Власти" Евгений Жирнов разбирался в загадочных эволюциях главного банка страны.
"Пришлось набирать штат чуть ли не с улицы"
Любой человек, мало-мальски знакомый с историей СССР, на вопрос, когда большевики установили контроль над Госбанком, без запинки ответит, что это произошло во время Октябрьской революции 1917 года. Ведь ленинский план вооруженного восстания предусматривал захват правительственных зданий, вокзалов, телеграфа и банков. Подтверждение можно найти и в принятой в 1919 году программе РКП(б):
"Избегнув ошибки Парижской Коммуны, Советская власть в России сразу захватила государственный банк, перешла затем к национализации частных коммерческих банков, приступила к объединению национализированных банков, сберегательных касс и казначейств с государственным банком, создавая таким образом остов единого народного банка Советской республики и превращая банк из центра экономического господства финансового капитала и орудия политического господства эксплуататоров в орудие рабочей власти и рычаг экономического переворота".
Однако в реальности все выглядело совершенно иначе. Две недели спустя после большевистского переворота ВЦИК принял следующую резолюцию:
"Центральный Исполнительный Комитет констатирует, что старшие чиновники Министерства финансов и Государственного банка, не признающие Советской власти, произвольно распоряжаются достоянием казначейства и Государственного банка, выдавая кредиты в одних случаях, задерживая в других и отказывая Совету Народных Комиссаров в кредитах на самые неотложные и жгучие потребности, прежде всего на принятие экстренных мер в деле обеспечения продовольствием фронта и проведения выборов в Учредительное собрание. Усматривая в поведении старших чиновников Министерства финансов, в частности Государственного банка и казначейства, преступный саботаж, последствия которого могут самым гибельным образом отразиться на существовании миллионов солдат, крестьян и рабочих и помешать успешности созыва Учредительного собрания в установленный срок, Центральный Исполнительный Комитет предлагает Совету Народных Комиссаров принять самые энергичные меры для немедленной ликвидации саботажа контрреволюционеров Государственного банка и призывает всех остальных служащих, верных делу народа, оказать Советской власти всестороннее содействие в деле обеспечения государственной работы необходимыми денежными средствами".
 «Пустынно и безлюдно было тут. Одни артельщики и младшие служащие оставались на местах» |
Поскольку воззвания и уговоры не помогали, еще несколько дней спустя, 26 ноября 1917 года по новому стилю, новая власть попыталась помочь делу репрессиями. Ленин подписал следующее предписание:
"Служащие Государственного банка, отказавшиеся признать Правительство рабочих и крестьян — Совет Народных Комиссаров — и сдать дела по Банку, должны быть арестованы".
Одновременно разрабатывались разнообразные проекты по замене саботажников, вплоть до привлечения банковских варягов из Скандинавии.
"Срочно подыщите и пришлите сюда трех бухгалтеров высокой квалификации для работы по реформе банков,— телеграфировал Ленин в Стокгольм своему соратнику Вацлаву Воровскому в декабре 1917 года.— Знание русского языка не обязательно. Оплату установите сами, сообразуясь с местными условиями".
Но и из этого проекта ничего не вышло. Новых служащих банков, как вспоминал сотрудник Госбанка Г. Нейман, пришлось набирать прямо с улицы:
"В ноябре 1917 года Московский Совет вызвал банковцев, принадлежащих к партии и сочувствующих ей, для выяснения разного рода финансовых вопросов. На это предложение отозвалось человек 10-15, в их числе был и я. В половине декабря было решено приступить к занятию банков. Участникам этих совещаний предложено было в качестве комиссаров провести эту меру в жизнь. Мне совместно с тов. Константиновым, рабочим кожевенного завода, поручено было национализировать б. Азовско-Донской Коммерческий Банк. Предварительно по распоряжению Моссовета банки были закрыты на три дня с тем, чтобы на 4-й день все сотрудники банка вместе с администрацией явились на места. Как сейчас помню Ильинку в тот момент. У дверей каждого банка (а тогда почти все банки были сосредоточены на этой улице) стояла многолюдная толпа. Беспокойство и страх были написаны на лицах людей, из которых многие были крупными капиталистами. Толпа встретила меня и тов. Константинова самым недружелюбным образом. Когда мы наконец пробрались сквозь толпу, вслед нам раздавались недвусмысленные угрозы. Не менее враждебно отнеслись к нам и директора Азовбанка. Они потребовали составления акта о том, что сдают Банк, только подчиняясь силе... Совершив все эти формальности, мы из кабинета директора перешли в банк. Пустынно и безлюдно было тут. Выявилось все непонимание момента служащими, которые, все еще предполагая за своими прежними хозяевами силу, решили пойти на полный саботаж. Одни артельщики и младшие служащие оставались на местах. Пришлось набирать штат чуть ли не с улицы — брали тех, кто приходил и изъявлял желание работать. Только позже некоторая часть саботажников поняла безуспешность сопротивления и вернулась".
Следующим шагом большевиков стало объединение всех банковских учреждений на базе Госбанка, переименованного в Народный банк.
"Для удобства управления и для обезличения банков,— вспоминал Нейман,— было решено аналогичные отделы всех банков объединить в соответствующие отделы Народного Банка. Так, например, текущие счета всех банков были сосредоточены в помещении 6 Московского купеческого банка, все товарные операции — в помещении б. Петербургского международного банка и т. д.".
Но с новым названием и новой организацией главный банк страны проработал недолго. Причем не только из-за финансовой разрухи, лишавшей его существование смысла, но и из-за того, что наладить руководство банком большевикам не удалось. Уже в начале 1920 года Совнарком объявил, что в его дальнейшем существовании нет никакой необходимости:
"Национализация промышленности объединила в руках государства важнейшие отрасли производства и снабжения. Вместе с тем она подчинила общему сметному порядку всю государственную промышленность и торговлю, что исключает всякую необходимость дальнейшего пользования народным (государственным) банком как учреждением государственного кредита в прежнем значении этого слова. Хотя система банковского кредита и сохранила еще силу для мелкой частной промышленной деятельности и потребностей отдельных граждан, помещающих свои сбережения в государственных кассах, но и эти операции в силу постепенной утраты ими значения в народнохозяйственной жизни не требуют уже существования обособленных банковских учреждений. Эти теперь второстепенные задачи с успехом могут быть выполнены новыми центральными и местными учреждениями Народного Комиссариата Финансов, реформируемыми на основе создания единого кассового и сметно-расчетного аппарата".
И в январе 1920 года Народный банк прекратил свое существование.
"Надо травить Госбанк и Наркомфин"
 Вождю мирового пролетариата так и не удалось поиграть в новую бюрократическую погремушку, как он ласково называл Госбанк |
Ликвидацию банковской системы следовало признать довольно смелым экспериментом. Но только этим вождь мирового пролетариата не ограничивался. В 1921 году он, к примеру, предлагал печатать деньги на некачественной бумаге, чтобы они в ходе обращения приходили в негодность и граждане не могли предъявить их к замене. Правда, такая мера подрывала и без того слабую веру в советские денежные знаки, и большевики решили использовать хорошо известный прием — запуск на полную мощность печатного станка. Вождь требовал постоянных отчетов о том, какой эффект дает эмиссия. В 1922 году он писал заместителю наркома финансов Григорию Сокольникову:
"Рынок почти научился, по-видимому, так быстро вздувать цены вслед за ростом эмиссии, что эмиссия перестает извлекать из населения какие бы то ни было реальные ценности, превращаясь в пустую игру и в пустое самоутешение для нас. (Кстати, о том, какие реальные ценности извлекаются посредством эмиссии, должны быть точные данные. Следовало бы подытоживать их в самой краткой форме хотя бы еженедельно. Делается ли это?)".
А после объявления новой экономической политики (НЭП) пришлось возвращаться и к проверенным методам в банковско-кредитной сфере.
"В 1921 году мы вместо ломки старого общественно-экономического уклада перешли к тому, чтобы, овладевая им, переделывать его, строить социализм постепенно, таким темпом, какой по силам нашему распыленному отсталому крестьянскому хозяйству. Главным условием возможности оживления всего хозяйства было тогда оживление торговли. Без этого никакой подъем сельского хозяйства, следовательно, и всего народного хозяйства был в тех условиях невозможен. Несмотря на национализацию промышленности, транспорта, на монополию внешней торговли, попытка овладеть этой торговлей и впоследствии подчинить ее себе была бы совершенно невозможна без такого инструмента, как банк. Вот почему осенью 21 года с величайшей спешностью было приступлено к организации Госбанка, открывшегося 16 ноября",— говорилось в отчете Госбанка СССР к его пятилетию.
Правда, делать банк независимым от правительства учреждением по примеру развитых стран Ленин не собирался. Напротив, он потребовал укрепить аппарат Госбанка специалистами, знающими и понимающими торговлю, не обращая внимания на их происхождение и не жалея для них премиальных — тантьем.
"Нам нужен Госбанк,— писал Ленин в феврале 1922 года заместителю председателя Совнаркома Александру Цюрупе,— во сто раз более близкий к торговле, чем самый торговый из госбанков капитализма. У нашего Госбанка должна быть сеть торговых агентов, начиная сверху и кончая мелкими и мельчайшими торговыми агентами внизу. Если вся эта сеть будет на тантьемах и научится (и нас научит) торговать хорошо, то мы захватим 9/10 всей суммы торгового оборота... Надо травить Госбанк и Наркомфин, пока не добьемся этого".
Активное участие в травле принимал и сам Ленин. Он писал председателю правления Госбанка Арону Шейнману:
"Ваши слова, что Госбанк теперь "мощный аппарат", вызвали во мне смех. По секрету: это верх ребячества, верх коммунистически-сановного ребячества. "Мощный аппарат"! "Мощный аппарат" — перекладывание из одного госкармана в другой таких замечательно "реальных ценностей", как соврубли... Госбанк теперь — игра в бюрократическую переписку бумажек. Вот Вам правда, если хотите знать не сладенькое чиновно-коммунистическое вранье (коим Вас все кормят, как сановника), а правду... Либо искать и медленно находить (сто раз испытывая и проверяя) людей, способных от имени Госбанка ставить торговлю, проверять торговлю, поощрять дельных торговцев, закрывать якобы торговые, на деле же бюрократически-коммунистические торговые и фабричные "потемкинские деревни",— либо весь Госбанк и вся его работа — нуль, хуже нуля, самообольщение новой бюрократической погремушкой. Прошу не сердиться за откровенность".
Ленин настаивал и на том, чтобы использовать Госбанк как средство для изгнания неспособных к управлению экономикой коммунистов с руководящих хозяйственных постов. В марте 1922 года он писал члену Политбюро Льву Каменеву:
 Поручение партии заняться хлебными делами (на фото — хлебный заем 1922 года) быстро наполнило банк хлебными местами |
"Приказ НКФину: либо ты через Госбанк сумеешь выгнать этих святеньких коммунистов из гострестов (не даю кредита; передаю в суд за просрочку, за неделовитость и пр.), либо весь твой НКФ и Госбанк ни к чему, одна болтовня и игра в бумажки".
Требовавшиеся Госбанку специалисты постепенно были привлечены к делу, и работа начала сдвигаться с мертвой точки. В докладе правления Госбанка в 1926 году говорилось:
"Два триллиона совзначных рублей, или примерно тридцать миллионов рублей на золото, которые государство отпустило Банку в его основной капитал к началу работы, сейчас выросли почти в шесть раз (175 млн руб.). Валютно-металлические резервы Госбанка составляли еще на 1 января 1922 г. 300 000 руб. К настоящему времени (на 1 ноября с. г.) они увеличились больше чем в 900 раз и составляют 270 млн руб. Это накопление дало возможность уже по истечении одного года работы начать денежную реформу выпуском в конце декабря 1922 г. червонцев. С этого момента наше народное хозяйство становится все более денежным. Размеры денежного обращения со 118 млн руб. выросли к 1 ноября с. г. до 1,417 млн руб., т. е. в 12 раз. Следует напомнить, что из всех стран, валюта которых была уничтожена войной, только у нас и в Германии она восстановлена. Притом Германия смогла провести свою валютную реформу на основе иностранных займов. Таким образом, собственными усилиями только наша Советская Республика восстановила твердые деньги. Это одно является доказательством того, какие огромные силы в народном хозяйстве развязала Октябрьская революция".
Неменьших успехов, как утверждалось в докладе, Госбанк добился и в финансировании промышленности:
"Если общая сумма средств, вложенных Госбанком в народное хозяйство, увеличилась в шесть раз, то средства, вложенные в промышленность и транспорт, увеличились за тот же срок в девять раз... Мы поставили себе задачей отложить в текущем году в промышленность 900 миллионов рублей. В царской России в предвоенные годы вкладывали в это дело около 250 миллионов рублей в год. Это показывает, насколько большую и трудную задачу мы на себя поставили... Однако опыт истекшего пятилетия дает нам уверенность в том, что партии рабочего класса удастся разрешить в данной области стоящие перед ним задачи, так же как удавалось до сих пор".
Жизнеутверждающий отчет, однако, умалчивал о неприятном: Госбанком управляли люди, не слишком сочувствующие начинаниям советской власти.
"Коммунисты призадумываются о наличии злой воли"
Сотрудники банка Генералов, Мартиросян, Вайнсбейк докладывали в 1926 году в ЦК:
"Со дня организации Госбанка его деятельность следует расчленить на два периода. Первый период — период организационный (как центрального аппарата, так и всей периферии). Этим обуславливается отсутствие хотя бы мало-мальски знающих банковское дело работников-коммунистов и в силу этого привлечение к работе в банк старых банковских специалистов с опытом дореволюционных капиталистических банков. Среди старых специалистов выявился советский актив, который сумел вплотить в себя систему и дух нашей экономической политики в условиях планового хозяйства. Этот актив, безусловно, оказал и оказывает громадную услугу нам. Однако подавляющее большинство специалистов и значительная часть лжеспециалистов оказались чуждыми нашей системе, благодаря чему внесен в аппарат банка бюрократическо-чиновничий дух и система дореволюционных капиталистических банков".
В докладе говорилось, что попытки переломить ситуацию предпринимались, но оказались не слишком успешными:
 В 1930 году товарищ Сталин наконец выкурил из Госбанка классово враждебный элемент |
"Второй период характеризуется началом оккоммунизации аппарата Госбанка и появлением значительного числа усвоивших банковское дело партийцев, которые, впитав в себя как основные директивы, даваемые в этой области высшими партийными органами, так и систему банкового кредитования, вскрывают изо дня в день все нездоровые стороны в области банковского кредита и структуре аппарата, внедряемые беспартийной группой в систему Госбанка. Здесь происходит неравная борьба в аппарате между частью партактива и крепко спаянной группой беспартийных руководителей Банка. Победителями всегда являются последние, благодаря господству в Банке их влияния. Из 12 членов Правления коммунистов постоянно работающих — 3. Если иметь в виду, что один почти всегда отсутствует в командировках, то из 12 членов Правления партийных — два... В аппарате Правления Госбанка только в результате двухлетней упорной работы появился небольшой партийный актив, и то только часть на командной работе, а большинство по существу технических работников... Этот факт более чем подтверждает наше убеждение, что в действительности в Госбанке господствует чуждое влияние".
А в результате, как говорилось в докладе, Госбанк проводит политику раздачи кредитов кооператорам, не возвращающим выданные средства:
"Значительные средства банка увязли в кооперации, которая не только не платит, но получает льготные отсрочки, часть же Госбанк списывает на убытки... Член Правления, возглавляющий Инспекцию, накануне полного краха предприятий Орловск. губ. увеличивает кредит, а через несколько месяцев хозяйство губернии трещит по всем швам и должно быть при нашем активном вмешательстве реорганизовано в корне. Ту же картину наблюдаем с Арханг. губ., куда бессистемно вливаем значительные средства, приводя организации к краху, а долги предприятий, переваливающие за миллион, пролонгируются на несколько лет при наличии весьма шаткой обеспеченности долга. Кроме того, если приведенные для примера факты удесятерить (Рязань, Краснодар, Ив. Вознесенск, Кострома), то это заставляет часть коммунистов призадумываться о наличии злой воли в аппарате Госбанка".
Но главное в другом: Госбанк поддерживает частных предпринимателей в ущерб государственной промышленности:
"Самым показательным фактом, подтверждающим правильность наших доводов об аппарате Госбанка, служит то обстоятельство, когда в самом центре, вопреки твердым и ясным директивам нашей партии в отношении использования частного капитала в восстановлении хозяйства страны, через госкредит идет безудержное, ловко проводимое аппаратом, усиление роли частного капитала... Слишком много места заняло бы описание всех трудностей и сопротивления, которые нам, ряду коммунистов, пришлось преодолеть, пока мы не добились права произвести ревизию деятельности Московской конторы Госбанка. Состояние дел Московской Конторы, а также проводимая ее дельцами линия "сочувствия частнику" вполне ярко характеризуются данными, добытыми ревизией, и материалами ОГПУ. Обнаружение ряда уголовных моментов, граничащих с экономической контрреволюцией, не только не поколебало позицию руководящей беспартийной группы, но она еще более укрепилась в центральном аппарате. А те, которые были уличены в личной связи с преступниками из Московской конторы и в свое время выбыли из Инспекции, снова возвращаются на ответственные руководящие должности".
"Обязательно расстрелять десятка два-три"
Надо признать, что этот доклад произвел сильное впечатление на Старой площади. От правления Госбанка СССР потребовали расширить участие коммунистов в руководящих структурах банка и постоянно докладывать об исполнении этого требования. Кроме того, для очистки Госбанка от несоциалистических элементов стали использовать ОГПУ и прокуратуру. Сложность заключалась в том, что собственных подготовленных специалистов банковского дела у большевиков по-прежнему не хватало. Так что для начала старых специалистов попытались напугать настолько, чтобы они лояльно выполняли все приказы партии и правительства. Некоторые дела по открывшимся в Госбанке нарушениям пытались превратить в образцово-показательные. Но у пролетарской прокуратуры получалось плохо.
В конце 1927 — начале 1928 года в Уголовно-судебной коллегии Верховного суда СССР слушалось дело хлебного отдела Госбанка СССР. Хлебный отдел появился в Госбанке во времена НЭПа для регулирования рынка зерна, которое было одной из немногих реальных ценностей в разоренной стране. Однако, как утверждало следствие, руководители отдела Телеснин и Поляков в 1925 году нашли общий язык с группой частных предпринимателей, в которую входили братья Штерн, Порец, Раковщик и Гринберг, а также другие комиссионеры и зерноторговцы. Применявшаяся компаньонами схема отличалась абсолютной бесхитростностью и простотой. Хлебный отдел продавал им зерно, предназначенное для кооперативов и госорганизаций, по договору, согласно которому лишь 15% оплаты вносилось немедленно, а остальное — в течение 30-45 дней. Пшеница или рожь отправлялась в глубинку, где продавалась госорганизациям со значительной наценкой. После чего компаньоны вносили недостающие деньги в Госбанк и делили полученную прибыль, не забывая руководителей хлебного отдела. Доказанная разовая взятка только за одну операцию составляла 15 тыс. руб. И это в то время, когда небольшой, но приличный дом на одну семью стоил в Москве 5-8 тыс. А оборот Пореца в 1926 году достиг 2,5 млн руб.
 Финансовое благополучие СССР во многом обеспечивали полиграфические мощности Гознака |
Но самым интересным было то, что Телеснин и Поляков на суде без конца ссылались на то, что на все действия получали разрешения от вышестоящего руководства вплоть до руководителей Совнаркома. Прокурор доказывал, что обвиняемые вводили в заблуждение высокопоставленных руководителей, но, судя по приговору, правы были чиновники Госбанка. Большинство обвиняемых либо оправдали, либо амнистировали. Лишь Телеснина, Полякова, Пореца и Раковщика приговорили к высшей мере наказания, но по амнистии ее заменили десятью годами изоляции от общества. Причем неизвестно, отбыли ли они наказание полностью: на процессе не раз говорилось, что подобные преступники выходят на свободу досрочно и вновь занимают ответственные руководящие посты.
Не стали показательными и другие процессы работников Госбанка. И тогда в 1929 году аппарат банка решили основательно обновить в ходе начавшейся чистки. Теперь на старых специалистов натравили комсомольцев, которые рисовали на буржуазный элемент карикатуры и писали о них обличительные заметки в газеты. О руководителе отдела Николае Сканави, к примеру, писали, что сотрудников-пролетариев, выдвинутых на банковскую работу, он учит хорошо, но держится с ними высокомерно. И в результате его сократили.
Однако Сталину увольнение и перевод на другие предприятия госбанковских старых спецов показались слишком мягкой мерой. В августе 1930 года он писал Молотову из Сочи: "А) основательно прочистить аппарат НКФ и Госбанка, несмотря на вопли сомнительных коммунистов типа Брюханова — Пятакова, б) обязательно расстрелять десятка два-три вредителей из этих аппаратов, в том числе десяток кассиров всякого рода".
В числе арестованных оказался и Николай Сканави. Его дочь Марианна Сканави-Строева пересказывала в воспоминаниях то, что он говорил о следствии:
"Ему не давали спать по двое-трое суток, обливали из шланга с ног до головы холодной водой, ставили под резкий свет прожектора, не разрешая садиться. Следователи сменялись каждые три часа и все выколачивали из отца признание, что он был "вредителем". Обвинение во вредительстве фабриковалось элементарно: "Вы сокращали кредитование черной металлургии?" — "Да, но по указанию Правления Госбанка, так как необходимо было расширить кредитование сельского хозяйства в 1929 году — во время коллективизации".— "Но объективно вы этим вредили развитию промышленности?" — "Объективно — да, это мешало развитию черной металлургии, кредитованием которой я тогда ведал, хотя субъективно я был против таких решений Правления".— "Значит, субъективно вы были против, а объективно соглашались, чем и вредили! И вы не протестовали против таких вредительских решений?" — "Нет, это было невозможно, нашего мнения никто не спрашивал".— "Вот вы и доказали свою политическую инертность, слабость своей позиции. Так и запишем: субъективно вы были против, а объективно соглашались, значит, вредили". Такой казуистикой можно было доказать все. "Подпишите протокол допроса". Отец отказывался подписать, тогда его хлестали резиновой плеткой по ногам, по голове".
Госбанковских вредителей приговорили к расстрелу, но затем заменили наказание десятью годами лагерей. Скорее всего, руководство страны хотело оставить их, сломанных и напуганных, в качестве резерва — на случай, если пролетарские кадры не справятся с управлением Госбанком.
Председатель правления Госбанка СССР Моисей Калманович на собрании партячейки правления 15 мая 1932 года говорил:
"Важнейшая задача, которая стоит перед банком, это — поднятие учета на более высокую ступень. Надо уничтожить остатки автоматизма, которые сохраняются в деле постановки нашего учета. А что такой автоматизм у нас продолжает иметь место — это факт. Вот, например, на Украине выдали по переводу 30 млн руб. вместо 13 млн руб... Корни этих недочетов кроются в дефектах нашей системы учета и оперативной техники. В любом капиталистическом банке перевод даже не на 13 млн руб., а на 1 млн руб. прошел бы через несколько рук, его просмотрел бы ряд ответственных работников, вплоть до управляющего; обследовали бы все подписи чуть ли не под лупой. А у нас перевод попал к сотруднику, который в карточку записал, переписал и списал, и никто его по-настоящему не проконтролировал".
А злоупотребления старых сотрудников банка сменились бесхитростным воровством новых:
"На Украине,— говорил Калманович,— в одном филиале управляющий вместе с главным бухгалтером воровали, и никто об этом не знал. Воры относили присвоенные ими суммы на счет разных лиц, а этот счет был у них как мусорный ящик, в котором никто не разбирался. В другом месте управляющий филиалом воровал, а главный бухгалтер знал и молчал".
Однако все это было сущей мелочью по сравнению с тем, что большевикам наконец-то удалось взять Госбанк под свой полный контроль и отучить его сотрудников от самостоятельности на многие десятилетия.
Источник: http://www.kommersant.ru/doc/1374365
